Я пытался быть ответственным. Усевшись за стол с клочком бумаги Джин Логан, я начал обзвон. Первым я позвонил Тоби Грину в Расселз-Уотер и попал на энергичную старушку с надтреснувшим голосом, вероятно его мать. Я вежливо спросил о состоянии сломанной лодыжки ее сына, но она резко перебила меня:

– И для чего он вам понадобился?

– Я насчет того происшествия с воздушным шаром. Я хотел спросить его...

– У нас здесь уже побывало полно репортеров, так что проваливайте-ка.

Четко сказано, и достаточно спокойным голосом. Подождав пару часов, я позвонил снова, и на этот раз быстро озвучил свое имя и тот факт, что был одним из висевших на веревках рядом с ее сыном. Когда наконец Тоби Грин дохромал до телефона, выяснилось, что он не может мне помочь. Он видел машину Джона Логана на дальнем краю поля, но был очень занят установкой ограды, а потом бежал к шару, так что он совершенно не представлял, был ли Джон Логан с кем-то еще. Грина трудно было удержать на этой теме. Он хотел рассказывать о своей лодыжке и о страховке за несчастный случай, которую должен получить. «Мы уже три раза ходили в комиссию по выплатам...» Двадцать минут он распространялся об административной неразберихе и унизительности положения, пока мать не позвала его, и тогда он положил трубку, не попрощавшись.

Вряд ли его друг из Уотлингтона, Джозеф Лейси, оказался бы дома днем, поэтому я сразу позвонил в Рединг и попросил позвать Джеймса Гэдда, владельца шара. Отвечала его жена, ее голос был мягким и добрым.

– Скажите ему, что я один из тех, кто, рискуя своей жизнью, пытался удержать его внука, когда того уносило.

– Что ж, попытаюсь, – произнесла она. – Но ему не нравится об этом говорить, очень не нравится.

Я слышал звуки телевизионных новостей и Гэдда, перекрикивающего их:

– Все, что я должен сказать, я скажу на судебном заседании.

Миссис Гэдд вернулась к телефону и передала его слова покорно, с мягким сожалением, будто она тоже пострадала от его отказа разговаривать.

В конце концов я дозвонился до Лейси, и он оказался более собранным человеком.

– Чего они там хотят? У них недостаточно свидетелей?

– Я звоню по поручению его вдовы. Она думает, что с ее мужем кто-то был.

– Если кто и был, у него, видать, есть причина не высовываться. Не будить, так сказать, спящую собаку.

Это было сказано слишком быстро и определенно, потому я объяснил все начистоту:

– Она думает, с ним была женщина. Найдя в машине припасы для пикника и шелковый шарф, она решила, что у него был роман. Это ее очень мучает.

Он прищелкнул языком и надолго замолчал.

– Вы еще здесь, мистер Лейси?

– Я думаю.

– Так вы ее видели?

Снова повисла пауза, затем он произнес:

– Это не телефонный разговор. Приезжайте в Уотлингтон, а там посмотрим. – Он продиктовал адрес, и мы назначили время.

Я спросил у Клариссы, и она сказала, что вроде в машине Логана были открыты две двери или даже три, но никого, кроме самого Логана, она не видела. Оставался еще Перри. Помнится, он пробегал ближе всех к машине. Но мог ли я подойти к нему с диктофоном в кармане, узнать, что мне нужно, а затем еще вынудить обрушиться на меня с угрозами? Помимо общей абсурдности, идея получения от Перри обычной информации казалась мне фантастической. Его мир составляли эмоции, измышления и страстные желания. Он настолько напоминал персонаж из дурного сна, что трудно представить, как он занимается обычными земными делами – бреется или платит за электроэнергию. Он словно бы и не существовал.

Поскольку я продолжал молчать, не находя сил ответить, Кларисса заговорила снова. Мы по-прежнему смотрели друг на друга.

– Ты непрерывно о нем думаешь. Непрерывно. Ты думал о нем даже сейчас, разве нет? Ну скажи честно. Ведь думал?

– Да, думал.

– Не пойму, что с тобой происходит, Джо. Ты отдаляешься от меня. Это страшно. Тебе нужна помощь, причем не моя.

– В среду я встречаюсь с полицейскими. Может, они смогут...

– Я говорю о твоей психике.

Я сел.

– С моей психикой все в порядке. Крепкая такая психика. Любимая, он представляет реальную угрозу, он может быть опасен.

Кларисса тоже попыталась сесть.

– Бог ты мой, – вздохнула она, – ничего ты не понимаешь, – и заплакала.

– Послушай, я подробно разобрался в этом вопросе. – Я положил руку ей на плечо, но Кларисса ее сбросила. И все-таки я продолжил: – Исходя из того, что я прочитал, можно заключить, что страдающие синдромом де Клерамбо делятся на две категории.

– Думаешь, читая книги, ты сможешь выбраться из этой ситуации?! – Внезапно она разозлилась и перестала плакать. – Как ты не поймешь, у тебя проблема!

– Я все прекрасно понимаю. Только выслушай меня. Стоит человека выслушать, и сразу многое проясняется. У первой категории симптом является частью общего психического расстройства. Такие больные определяются без труда. А у второй группы болезнь развивается в чистом виде, они полностью одержимы объектом своей любви, но во всем остальном это совершенно нормальные люди.

– Джо! – Она уже кричала. – Ты говоришь, он стоит под окнами, но когда я выхожу, там никого нет. Никого, Джо.

– Он замечает тебя еще в подъезде и прячется за деревом, чуть дальше по улице. И не спрашивай меня почему.

18

– А эти письма, этот почерк... – Она взглянула на меня, и ее нижняя губа чуть ослабла. У нее явно мелькнула какая-то мысль, заставившая оборвать фразу.

– Что «эти письма»? – спросил я.

Кларисса помотала головой. Она уже встала и принялась отбирать одежду, которая понадобится ей завтра. Она остановилась в дверях с вещами и произнесла:

– Мне страшно.

– Мне тоже. Он может стать буйным.

Она смотрела не на меня, а куда-то поверх моей головы. Голос ее срывался.

– Сегодня я буду спать в детской спальне.

– Кларисса, пожалуйста, останься.

Но она ушла, а на следующий день перенесла в ту комнату свои вещи, и, как это у нас повелось, импульсивный порыв стал постоянным решением. Мы продолжали жить бок о бок, но я понимал, что остался один.

В среду у Клариссы был день рождения. Когда я вручил ей открытку, она поцеловала меня в губы. Теперь, удостоверившись, что я сошел с ума, и озвучив, что между нами все кончено, она выглядела окрыленной и великодушной. Впереди была новая жизнь, и Кларисса, проявляя заботу, ничего не теряла. Несколькими днями раньше ее жизнерадостность возбудила бы во мне подозрения или ревность, но теперь я лишь сделал вывод: она не пыталась ни исследовать, ни обдумывать этот вопрос. Состояние Перри не могло оставаться неизменным. Не получая удовлетворения, его любовь должна была превратиться в безразличие либо ненависть. Кларисса предпочитала довериться своим эмоциям, которые выведут ее на путь истины, хотя в действительности необходима была лишь информация, предусмотрительность и тщательный расчет. Вполне естественным, хотя и катастрофичным для нас обоих, было то, что она должна была считать меня сумасшедшим. Как только она ушла на работу, я отправился в кабинет упаковывать подарок, который собирался вручить ей во время обеда с ее крестным, профессором Кейлом. А также я собрал все письма от Перри, разложил в хронологическом порядке и поместил их в папку с зажимом. Лежа в кресле, я медленно просматривал страницу за страницей, выбирая и помечая важные фразы. Потом я напечатал их отдельно, вставляя в скобках необходимые комментарии. В конце концов у меня получилось четыре листка цитат, с которых я сделал три копии и поместил каждую из них в отдельную папку. Эти размеренные действия ввели меня в состояние организационного транса, администраторской иллюзии, что все невзгоды этого мира можно обуздать посредством электронной таблицы, приличного лазерного принтера и коробки скрепок.

Я пытался составить досье его угроз, но не смог найти никаких конкретных и однозначных примеров, лишь намеки и логические построения, совокупность которых вряд ли убедит полицейского. Нужен был дар литературного критика, как у Клариссы, чтобы читать между строк, полных протестующей любви, но я знал, что она не станет мне помогать. Где-то через час я понял, что мне не следовало так углубляться в неприкрытую фрустрацию и разочарования: как я возбудил в нем любовь, как направлял его, дразнил лживыми обещаниями, отказывался от обязательств переехать к нему. Поначалу казавшиеся устрашающими, в ретроспективе эти высказывания выглядели банальной патетикой. Настоящие угрозы, как я начал понимать, были где-то в другом месте.